Коммуна

 

 

М. Ревелли 

Кризис социального государства

С незапамятных времен левые всех оттенков - будь они большевиками или фабианцами, революционерами или реформистами, правящими или оппозиционными - смотрели на государство как на особую форму общества; это была их непоколебимая догма. По крайней мере в течении последних 70 лет левые убеждены, что сфера государства в своей �универсальности� идеально служит задаче создания �справедливого общества�, �местом�, где могут проявиться �социальные� интересы (в противовес �рынку�, где господствуют индивидуальные, частные или эгоистические интересы). Поэтому они считали обобществление и огосударствление синонимами и стремились передать государству все более широкие функции в управлении различными сферами общественной жизни вплоть до передачи ему, так сказать, монополии на общество. Дошло до того, что из государства сделали �условие� обеспечения общественного характера самого общества - в противовес асоциальности капитала и рынка.

Паутина государства
Даже движения конца 60-х - начала 70-х гг., которые, по крайней мере, на уровне своих программ пытались порвать с этой логикой и опирались на общественную автономию, не смогли избежать той же участи. Особенно в Италии - где волна общественного неповиновения была длиннее, а концентрация рабочих выше, чем в большинстве других западноевропейских стран - после нефтяного кризиса и перелома в результатах выборов в 1975-1976 гг. коллективные требования в общественных конфликтах все больше адресовались государству. Подвижная шкала зарплаты и специальная интеграционная касса, реформа здравоохранения и пенсионная система: все �завоевания� 70-х гг., которые перешли в следующее десятилетие, все �остатки� общественного в этом цикле, пережившие капиталистическую перестройку, были, если можно так выразиться, �заключены� в государственную оболочку. Это формы подчинения общественного �политическому�. Можно сказать, что масштабы провала этого цикла борьбы проявились именно в неспособности найти формы консолидации общественной автономии и избежать судьбы �19 века� - полного огосударствления общественных явлений.

...После одного из самых интенсивных, радикальных и наиболее глубокого по своим общественным корням циклов массового неповиновения, открыто выдвинувшего цель - предоставить слово коллективным субъектам �общества�, мы столкнулись с чрезвычайно усилившимся государством. Оно куда глубже пронизало общество, куда сильнее утвердилось в своей посреднической роли во всех сферах жизни общества, во всех элементах социального организма, чем думали многие левые. В такой мере, что любой конфликт, так сказать, �юридизируется� и �фискализуется�, а коллективные субъекты превращаются в атомизированные фигуры �граждан� и �клиентов�. В результате решение проблемы не продвигается ни на миллиметр: даже среди самых левых групп сохраняется тенденция видеть в государстве институционного гаранта принципа равенства и возлагать на управленческий аппарат задачу создания условий для осуществления собственной программы.

Такое развитие событие отнюдь не было неизбежным. Общественное и государственное отнюдь не совпадают в принципе сами по себе. Они даже не дополняют друг друга. Напротив, в чудесной книжке под характерным названием �Сегодняшние вопросы к позавчерашнему европейскому синдикализму� (1992) Пино Феррарис убедительно показывает, что первоначально рабочее движение и современное государство противостояли друг другу как противоположности, что зрелое ХХ столетие сформировалось именно в борьбе не на жизнь, а на смерть между процессом социализации политической вселенной снизу и процессом стабилизации общества сверху. Субъектами первого процесса были угнетенные классы, которые, как �обособленный мир�, вне государства пытались защищать свою собственную независимую социальность, основанную на ассоциации, солидарности и взаимопомощи, создавая свои собственные формы права, тесную сеть федеративных соглашений и общественных, а не государственных �актов�. Второй процесс был направлен на интеграцию масс в государство (непосредственную, как в модели Бисмарка, или �опосредованную�, как у Джолитти) с помощью бюрократической �рационализации� и нейтрализации конфликтов, чтобы сосредоточить в руках �государственного аппарата� монополию на �общественно значимые� связи.

Вторая модель осуществилась во многом благодаря тому, что первая мировая война привела к чудовищной централизации европейских обществ. Это произошло не без кровавой борьбы с �другим рабочим движением�, которое не желало участвовать в огосударствлении и не принимало централизованное государство ни в форме парламентаризации конфликтов (как у немецкой социал-демократии), ни в виде отождествления рабочей партии с государством (как в ленинизме). Берлин января 1919 г. и кровавая расправа социал-демократов над �спартаковцами�, с одной стороны, и Кронштадт 1921 г. и не менее кровавая расправа большевизма с кронштадтскими рабочими и матросами, сторонниками свободных советов, с другой, стали трагическими символами перелома, через который государственная монополия на общество проложила себе дорогу.

Забвение корней
�Автономия политики� утвердилась как ужасающее упрощение социальных субъектов, их культурной жизни, их коллективного поведения (языка, традиций, материальной культуры, форм организации воспроизводства), как систематическое разрушение �общественной автономии� со всей ее потенциально �подрывной� силой, разрывая ее первоначальный опыт вместо того, чтобы продолжать его. Это был резкий разрыв, поворот в иную сторону (в том числе, в отношении позиций Маркса), а не совершенствование и дополнение, как утверждала �коммунистическая� историография ХХ столетия.

С наибольшей ясностью этот разрыв, вероятно, ощутил Зигмунт Бауман, показавший в своей работе �Память класса� возникновение современного �социального государства� как завершение длительного процесса размывания рабочего класса в том виде, как он сложился после первой промышленной революции. Произошла �экономизация� классового конфликта, и ее главными участниками стали крупные профсоюзные организации - существо ее сводилось к растущему перемещению оси конфликта из сферы производства (места, где ведется борьба вокруг содержания труда и в защиту первоначальной независимости производителя) в сферу распределения и потребления (где ведется борьба за распределение прибавочной стоимости). Ценой стало, согласно Бауману, �забвение корней� - постепенное отречение рабочих организаций от их собственной исторической памяти, окончательный разрыв с ремесленной традицией, цель состояла в подмене независимости гарантированностью.

Государство во все большей степени становилось �гарантом� распределения прибавочной стоимости в �приемлемых� масштабах на основе общего соотношения классовых сил. Производители окончательно отказывались от борьбы за �контроль над процессом производства, над собственным телом и собственной душой�, борьбы, которая прежде составляла �бунт профессий� против их включения в фабричную систему, - в обмен на растущее участие в потреблении (массовый рабочий и социальное государство возникают одновременно, второе - как гарант товарного характера труда первого). В этом смысле рост компетенции государства отнюдь не противоречит логике рынка. Напротив, одно обусловливает другое. И то и другое воплощают один и тот же принцип: �соединять разделенное и выравнивать различное�, навязывать многообразному миру несводимых друг к другу явлений рыночный принцип всеобщего эквивалента посредством двойной - бюрократической и монетарной - рационализации.

Нынешний кризис во многих отношениях снова открывает конфликт, который в ХХ веке считался уже оконченным. После того, как государство захватило монополию на общество, одно за другим присвоило основные полномочия в сфере материального и культурного воспроизводства социальных субъектов и, тем самым, стало �условием� их существования, оно заявляет теперь, что больше не может терпеть �перегруженность�, нехватку ресурсов, провал �управленческих� программ, на которых покоились позднекапиталистические �общественные связи�. Оно в одностороннем порядке разрывает договоренности, которые связывали его с обществом. Там, где огосударствление общественного мира было абсолютным, в СССР, оно делает это наиболее катастрофическим образом, оставляя за собой поле руин, в котором невозможно обнаружить даже минимальные социальные гарантии.

Оно делает это в большей мере как фарс здесь (в Италии), где �люмпен-социализм� государства - клиентелы, сложившийся в тесной связи со старыми экономическими силами, объявляет о своем банкротстве и удирает с похищенной кассой. Оно выбрасывает позорный лозунг �спасайся, кто может� и оставляет опустошенное общество наедине с его первичными потребностями, до вчерашнего дня еще �делегированными� государству. Тем самым оно ставит левых перед неизбежной дилеммой: оборонять то, что еще остается от �социальности� государства, или искать новый ответ, противостоящий этой модели. Иными словами: окопаться в оборонительном сражении на линии 1929 г., защищая идею �социального государства�, или попробовать найти негосударственный ответ на проблемы �гражданского общества�.

Общественная автономия
Иначе говоря: настаивать на защите старых, универсальных правил, �нарушенных� одним из партнеров, или согласиться сражаться на почве, освобожденной отступающим государством, чтобы на ней противопоставить индивидуалистическому �дерегулированию� (политике, которая, например, решает проблемы здравоохранения с помощью частного страхования) новую солидарную социальность, основанную на модели взаимной самоорганизации, на коллективном принципе солидарного самоуправления. Иными словами, попробовать в целом �покинуть ХХ столетие�.

Должен признать, что альтернатива меня пугает. Ведь нынешнее взаимопроникновение общества и государства настолько тотально и зашло столь далеко, что отступление государства - пусть даже на отдельных участках общественной жизни - неизбежно приведет (и уже приводит) к драматическим социальным последствиям, к разрушению самих основ существования людей. То есть - к катастрофическому возрождению �первичных потребностей� масс. Важно отметить также, что кризис социального государства разворачивается в ситуации исторического поражения левых (он сам, в известной мере, часть этого поражения). Но в том, что касается решений, я не сомневаюсь. Левые сумеют пережить кризис, только в том случае, если они сумеют инициировать возникновение новой, внешней по отношению к государству и противостоящей ему социальности. Только выйдя за �рамки� ХХ столетия, выйдя из противоречивой ситуации, к который привело их собственное �огосударствление�, пробуя новые формы социальности, основываясь на взаимной помощи, богатстве ассоциаций, характерных для �обществ взаимной помощи�, построенных на принципе �самодеятельности�, объединяясь для организации структур самоуправления, левые силы смогут вернуть себе независимость. Речь не идет о том, чтобы присоединиться к господствующей неолиберальной тенденции: �меньше государства, больше рынка�, а о том, чтобы противопоставить асоциальности и индивидуализму рынка, и �абстрактной социальности� государства подлинную социальность общественного, которая сможет развить �конкретные� способности самоуправления коллективных субъектов, т.е. различных общественных групп �на территории оставленной социальным государством�, которая умеет пользоваться активными ресурсами солидарности вместо обрекающего на пассивность могущества бюрократической организации...

 

 

с комментариями, статьями и пожеланиями обращайтесь сюда

авторские права отменены, перепечатки приветствуются

Анархия - мать порядка!

Hosted by uCoz